«ЦИРКУЛЯР – Директивное распоряжение, приказ, рассылаемые подведомственным учреждениям или подчиненным должностным лицам. Царский секретарь – пишет обширнейшие циркуляры, в которых призывает, поощряет, убеждает, надеется, а, в случае нужды, даже требует и угрожает».
Не хочу учиться — хочу жениться – Указ Петра I – Митрофанам.
20 января 1714 года Правительствующий Сенат был немало озадачен распоряжением Петра I. Было оно, как и многие другие решения царя-плотника, довольно-таки своевременным и разумным. Но в силу ряда причин превратилось в своего рода анекдот, тот потом вошёл в классику отечественной литературы, а уже оттуда — в реальный обиходный язык, приобретя чеканную форму. «Не хочу учиться — хочу жениться!»
Разумеется, стоит лишь произнести эти слова, как возникает моментальный эффект узнавания. Да-да, это тот самый Митрофан Простаков, герой комедии Дениса Фонвизина «Недоросль». Учителя литературы, как правило, размахивают удачной хлёсткой фразой с целью показать всю глубину морального падения конкретной дворянской семьи Простаковых, которые совсем уже оскотинились и дошли почти до животной жизни. Очень кстати всплывает и старая фамилия матери Митрофана, госпожи Простаковой. Оказывается, в девичестве она Скотинина. Словом, пасьянс простенький и для средней школы более-менее годится.
В реальности же данная конкретная семья здесь совершенно ни при чём. И уж точно ни при чём личные качества Простакова-младшего, который обладает и природным умом, и смекалкой, да и от службы на благо царя и отечества, как показывает самый финал комедии, не отказывается. Митрофан просто транслирует отношение благородного сословия к давнишнему январскому распоряжению Петра.
Было оно немногословным и чисто служебным. «Послать во все губернии по нескольку человек из школ математических, чтобы учить дворянских детей, приказного чина цифири и геометрии, и положить штраф такой, что невольно будет жениться, пока сего выучится. И для того о том к архиереям послать, дабы памятей венчальных не давали без соизволения тех, которым школы приказаны».
В переводе с канцелярита XVIII столетия на современный язык, выйдет следующее. Дворянским отпрыскам полагалось овладеть хотя бы основами точных наук. Кто того не желает, не сможет создать семью. Во всяком случае, законную — присланные из математических школ учителя-надзиратели получали власть даже над Церковью. Если кто вдруг захочет венчаться, изволь сдать экзамен, а без того и архиерей не повенчает. Короче, хочешь жениться — изволь учиться.
Причины, которые побудили Петра I пойти на такой рискованный шаг, способный вызвать массовый ропот, а то и протест среди благородного сословия, были довольно весомы. Вот уже пятнадцатый год идёт Северная война. Конечно, после победы при Лесной, и тем более после триумфа Полтавы, дела у России вроде бы неплохи. Но именно что «вроде бы». Начала сказываться усталость бегуна, не вполне привыкшего к длинным дистанциям. Да, раньше России тоже приходилось вести длительные войны. Но, во-первых, та же Ливонская война 1558-1582 гг. окончилась для нас неудачей. Во-вторых, и в ней, и в Русско-польской войне 1654-1667 гг. действовали всё же другие силы и другие армии.
Северная война — первая для нас кампания мануфактурного периода. С армией нового образца, оснащенной оружием массового производства, и, главное, укомплектованной профессионалами.
А вот с этим у России были проблемы. Положим, к 1714 году производство чугуна, железа и своего огнестрельного армейского оружия худо-бедно наладили, и от заграничных поставок уже не зависели. Положим, рядовых, благодаря рекрутской системе, можно было набирать хоть каждый год, восполняя тем самым внушительные потери — и чисто военные, и медицинские. А как быть с младшим и средним командным составом? Требования к офицерству периода мануфактурных войн были заметно выше, чем в предыдущие периоды.
И этого самого младшего и среднего комсостава нужно было много. Государство и армию терзал ужасающий кадровый голод. Страна ввязалась в войну, будучи к ней абсолютно неподготовленной. Все механизмы ведения современной войны приходилось создавать с нуля. Это была чистая импровизация. Но импровизация по-петровски гениальная, парадоксальная и жёсткая. А, главное, продуманная как минимум на пару поколений вперёд. Разумеется, люди в этой импровизации рассматривались как расходный материал — здесь строго учитывалось, что возраст годности для несения «государевой службы» составляет для дворянских отпрысков 15 лет.
Спустя два месяца после знаменитой и позорной для русского оружия «конфузии» под Нарвой в ноябре 1700 г. Пётр предпринимает единственно разумный ход. В январе 1701 г. выходит его Указ: «Великий государь, Царь и Великий князь Пётр Алексеевич указал именным своим повелением быть математических и навигацких наук учению». С важным добавлением: «Сия навигацкая школа нужна не только к морскому ходу, но и к артиллерии, и инженерству».
Проходит тринадцать лет. Появляется тот самый Указ от 20 января 1714 г. С тем расчётом, что за пару годиков выпускники той самой Навигацкой школы сумеют поднатаскать дворянских детишек, которым скоро приходит пора вступать в «государеву службу». Всё логично и предельно понятно. А, главное, система сработала штатно. Тех, кто думал быстренько жениться, обзавестись хозяйством и получить отсрочку, царь-плотник вместо суженой повенчал с адицией, субстракцией, мультипликацией и дивизией. Именно так в те времена назывались основные правила арифметики — сложение, вычитание, умножение и деление.
Дать мзды, но порадеть родному человечку - как боролся с коррупцией Пётр I.
24 декабря 1714 г. из канцелярии Петра I вышел именной Его Величества Указ «О воспрещении взяток и посулов и о наказании за оное». Начинался он со слов, которые любой гражданин нашего государства может совершенно спокойно отнести к своему времени: «Понеже многие лихоимства умножились...»
Вообще же этот Указ, имевший силу закона, был строг и немилостив: «Дабы впредь плутам, которые стараются несытость свою исполнять, никаких отговорок не было, запрещается всем чинам, которые у дел приставлены великих и малых, какое бы звание ни имели, посулов и денег, собираемых с народа, брать, кроме жалованья государева. А кто дерзнёт сие учинить, тот весьма жестоко на теле наказан, всего имения лишен, шельмован, и из числа добрых людей извержен, или смертию казнён будет».
Интереснее всего, что ничего особенного в факте появления такого строгого закона найти нельзя. Он был настолько не первым и не единственным, что запросто мог бы потеряться среди прочих антикоррупционных актов, которыми переполнены отечественные архивы. Собственно, коррупция ограничивалась уже в самом раннем своде законов нашего государства — Русской Правде. Покон вирный — акт, регулирующий отношения населения с вирником, то есть человеком, ответственным за собирание штрафов. Население обязано было кормить самого вирника: «Кур по двое на день и хлеба, сколько могут изъясти», и его коней: «Коня 4 поставити и сути на рот, сколько могут зобати». Но сверх того брать что-либо воспрещалось категорически, особенно на продажу.
Повторим — подобных актов хватает. Однако петровский Указ стоит среди них наособицу. В кои-то веки исполнение антикоррупционного закона не пускалось на самотёк. А возлагалось на специально созданный аппарат. В 1711 г. учредили Фискальную службу, назначение которой состояло в том, чтобы «над всеми делами тайно надсматривать и проведывать про неправый суд, также неправый сбор казны и прочего».
О том, какое внимание царь-плотник уделял этой службе, ярче прочего говорит его письмо из Парижа от 16 апреля 1717 года: «Также и в таких делах, о которых фискалы будут доносить, чтобы немедленная инквизиция была и экзекуция». Словом, «гарант самодержавия» реально, а не для отвода глаз, брал дело на свой царский контроль.
Сейчас само слово «фискал» имеет явно оскорбительный оттенок. Дескать, стукач, доносчик, и вообще редкая .. На самом деле тот, кто в этом уверен, всего лишь повторяет злые слова раздражённых недобросовестных чиновников эпохи Петра I, которым фискалы реально прищемили хвост и стали поперёк горла.
Открытые сетевые энциклопедии очень любят приводить заведомо предвзятые цитаты. Например, вот эту: «Фискалы пользовались мрачной репутацией во всех слоях населения и вызывали повсеместное недовольство в России».
Однако столоначальник Архива Министерства юстиции, а по совместительству — виднейший историк русского права Сергей Петровский считал иначе: «Фискалы в те годы явились для бедных и угнетённых единственным щитом и единственной оградой против их притеснителей».
Словом, народ, как и сейчас, требовал показательных казней чиновных воров и взяточников. Благо, теперь было с кого требовать. И новая служба не подвела. Начав с чиновников рангом помельче, обер-фискал Алексей Нестеров к 1715 г. раскрутил и довёл до конца грандиозное «подрядное дело», фигуранты которого обвинялись в до боли знакомых вещах. Например, в том, что поставляли российской гвардии продукты и обмундирование по завышенным ценам, отправляя уворованные деньги в заграничные банки.
Результат был ярким и красочным, а, главное, публичным. «И приведши их на площадь, где положена была плаха и топор, объявлен указ: сенаторам двум, Василию Апухтину и Григорию Волконскому за то, что они под чужими именами подряжались поставлять провиант, и брали дорогую цену, и тем народу причинили тягость, указано их казнить смертию. Однако от смерти свобожены, только за лживую их присягу обожжены языки им калёным железом, и имение их всё взято на государя».
Другое дело, что в отношении совсем уже близких к трону и «главной семье» чиновников система, в целом работая штатно, стала всё-таки давать сбои. Фискальной службой были раскручены дела в отношении 14 высших государственных чиновников. Осуждено по ним было только два человека. Да и то по-разному.
Скажем, всесильного губернатора Сибири Матвея Гагарина за вымогательства, занижение доходов губернии, взятки и присвоение казённых средств, в 1719 г. всё-таки сняли с должности. А в 1721 г. и вовсе казнили — повесили под звуки оркестра и фейерверк. Виселицу же, с разлагающимся трупом, в назидание остальным, возили по разным местам в течение нескольких лет.
Зато Григорию Чернышёву, обер-штер-кригскомиссару флота, повезло гораздо больше. Он опять-таки обвинялся в чём-то до боли знакомом. Например, в том, что для строительства личного дома воровал казённый лес, а также использовал на этом строительстве подведомственных ему солдат и одолженных на стороне каторжан. Вина его была доказана, и Чернышёву грозило лишение воинского звания и ссылка с полной конфискацией имущества.
Однако приговор был обжалован самим Петром. Чернышёв отделался арестом на 5 суток и штрафом в размере 372 рублей. А разгадка проста. И укладывается в бессмертное грибоедовское: «Ну как не порадеть родному человечку». Чернышёв на заре своей карьеры был личным денщиком царя. А его жена, Авдотья Ивановна, была официальной фавориткой того же царя. Действительно, своих бросать как-то даже неловко.
Вот так вот, мало-помалу, хорошее и разумное начинание, которое уже стало давать реальные результаты, поработало на холостом ходу, а потом и вовсе прекратило быть. Потому что — зачем? Зачем стараться, если «гарант самодержавия» своих не сдаёт?
«Кроме золота, ничего не любит».
«У него истинно золотая душа: кроме золота, ничего не любит», - злословили недоброжелатели про генерал-прокурора Никиту Юрьевича Трубецкого. Повесив на него ярлык отпетого мздоимца, они за спиной называли его не иначе как генерал-вором. При встречах же низко кланялись и расплывались в льстивых улыбках. Никто не хотел попасть к нему в немилость - ибо знали, что князь Трубецкой «зело мстителен» и на краю земли отыщет.
Никита Юрьевич Трубецкой.
Впрочем, характеристики сановному вельможе давали многие его современники. И они были весьма противоречивы. Близкий приятель Трубецкого посол России в Париже и поэт Антиох Кантемир, посвятив ему седьмую сатиру, писал о Трубецком, что «он с нравом честным, тихим соединял совесть чистую». При этом недолюбливавший Никиту Юрьевича князь Щербатов отмечал умение Трубецкого «необыкновенно искусно льстить государыне». Он также считал его «пронырливым, злым и мстительным».
Но как бы там ни было, Трубецкой был человеком весьма незаурядным. Императрица Елизавета Петровна, естественно, всё это знала, но тем не менее, впрочем, как и её покойный батюшка Пётр Великий, благоволила и доверяла Никите Юрьевичу. Самые неожиданные поручения давала государыня ему, и он всегда их исправно выполнял. Не раз по её воле по делам особо важным приходилось князю суд вершить. И был он всегда судьёй строгим и беспощадным. Причём не только к далёким от него людям, но и даже к тем, кто способствовал его возвышению. Особенно наглядно проявились эти качества Трубецкого во время процесса по делу генерал-фельдмаршала графа Христофора Антоновича Миниха.
«Зело конфузно»
Надо сказать, Миних и Трубецкой прекрасно знали друг друга. Во время Турецкой кампании 1735-1739 гг. первый командовал армией, а второй в звании генерал-кригскомиссара заведовал снабжением. Своё дело Трубецкой провалил - во время осады Очакова русские войска голодали, половина солдат так и умерли в Крыму, хотя город взяли. Никите Юрьевичу грозил суд за нерасторопность и растрату казённых денег, но Миних выгородил своего кригскомиссара, охарактеризовав как «человека прилежного».
Однако вскоре после неудачных интриг Миних попал в опалу, а потом и под суд. Председателем комиссии, которая судила «в несчастье впавших министров» (кроме Миниха не повезло графу Остерману, руководившему внешней политикой, и вице-канцлеру Головкину), был поставлен генерал-прокурор Никита Юрьевич Трубецкой. Он старался всемерно услужить императрице, дело вёл нарочито строго, называя обвиняемых министров не иначе как «государственными злодеями».
Миних в 1765 году.
Во время следствия князь лично допрашивал обвиняемых, в том числе и фельдмаршала Миниха. Среди вопросов, заданных Миниху Трубецким, некоторые относились к минувшей военной кампании.
- Чем ты можешь оправдаться в большой трате людей? - спросил Трубецкой.
- Продолжай, Никита Юрьевич, читай мне и другие вопросные пункты, я на все вдруг и отвечу, - проговорил фельдмаршал.
Генерал-прокурору ничего другого не оставалось, как зачитать все вопросы. Граф Миних подробно ответил на них, причём всегда делал ссылки на документы и донесения, хранившиеся в архиве Военной коллегии. И, как бы подытоживая, завершил:
- Во всём этом буду отвечать перед судом Всевышнего. Там, конечно, оправдание моё будет лучше принято.
Потом, немного помолчав, фельдмаршал с горечью добавил:
- В одном только внутренне себя упрекаю: зачем не повесил тебя, когда ты занимал должность генерал-кригскомиссара во время Турецкой войны и был обличён в хищении казённых денег? Вот этого я себе не прощу до самой смерти. И это моя единственная вина!
По этому делу, которое, конечно же, было политическим, следствие велось предвзято и необъективно. Обвинительный акт был составлен, даже по выражению самих следователей, «зело тёмно и конфузно», что не помешало Трубецкому, начисто позабыв своё прошлое, заседать в комиссии, как отмечали современники, «со смелым судейским видом».
На свободу с чистой совестью
Фельдмаршал Миних был приговорён к смертной казни. По свидетельству очевидцев, покоритель Очакова поднялся на лобное место, окружённое шестью тысячами гвардейцев, в красном плаще, ласково поприветствовал этих свидетелей своей славы, равнодушно выслушал смертный приговор, а вслед за этим и сообщение об освобождении от казни и ссылке в Сибирь.
Граф Миних пробыл в ссылке 20 лет. Отбывал он её в Тобольской губернии в захолустном городе Пелым. К постигшему его несчастью Миних отнёсся философски. Он был уравновешен и спокоен, вёл домашнее хозяйство, разводил скот, учил детей местных жителей грамоте, в частности математике. И только после воцарения Петра III ему было разрешено покинуть этот каторжный край.
Что грозило казнокрадам в царские времена?
Репродукция миниатюры «Казнь боярина» из рукописи «Жизнь Сергия Радонежского».
— Примерно то же, что и сейчас, — похоже, это отличительная черта нашей государственности. Скажем, при Петре I взятка любого уровня по закону каралась смертью. На деле же знаменитый казнокрад Алексашка Меншиков находился под следствием 13 лет и отделался только ссылкой. Впрочем, бывали примеры «показательной порки». Так, по свидетельству англичанина Флетчера, царь Иван Грозный устроил публичную казнь одного мздоимца. Вина подсудимого состояла в том, что он принял жареного гуся, начинённого монетами. Пытка и смерть сопровождались «ласковыми» словами царя: «Вкусно ли гусиное мясо?» А отец Петра, Алексей Михайлович, предпочёл выдать судью земского приказа (министра юстиции) Леонтия Плещеева московским людям, которых тот обирал. Они размозжили ему голову камнями, отрубили её, насадили на кол, пропитали водкой и сожгли.
Циркуляр
1579610168
Gosha
[i]«ЦИРКУЛЯР – Директивное распоряжение, приказ, рассылаемые подведомственным учреждениям или подчиненным должностным лицам. Царский секретарь – пишет обширнейшие циркуляры, в которых призывает, поощряет, убеждает, надеется, а, в случае нужды, даже требует и угрожает». [/i]
[b][size=150]Не хочу учиться — хочу жениться – Указ Петра I – Митрофанам.[/size][/b]
[img]https://images.aif.ru/016/057/7d9fd9bf89dfe83a72b1538a41e5692d.jpg [/img]
[b]20 января 1714 года Правительствующий Сенат был немало озадачен распоряжением Петра I. Было оно, как и многие другие решения царя-плотника, довольно-таки своевременным и разумным. Но в силу ряда причин превратилось в своего рода анекдот, тот потом вошёл в классику отечественной литературы, а уже оттуда — в реальный обиходный язык, приобретя чеканную форму. «Не хочу учиться — хочу жениться!»[/b]
Разумеется, стоит лишь произнести эти слова, как возникает моментальный эффект узнавания. Да-да, это тот самый Митрофан Простаков, герой комедии Дениса Фонвизина «Недоросль». Учителя литературы, как правило, размахивают удачной хлёсткой фразой с целью показать всю глубину морального падения конкретной дворянской семьи Простаковых, которые совсем уже оскотинились и дошли почти до животной жизни. Очень кстати всплывает и старая фамилия матери Митрофана, госпожи Простаковой. Оказывается, в девичестве она Скотинина. Словом, пасьянс простенький и для средней школы более-менее годится.
В реальности же данная конкретная семья здесь совершенно ни при чём. И уж точно ни при чём личные качества Простакова-младшего, который обладает и природным умом, и смекалкой, да и от службы на благо царя и отечества, как показывает самый финал комедии, не отказывается. Митрофан просто транслирует отношение благородного сословия к давнишнему январскому распоряжению Петра.
Было оно немногословным и чисто служебным. «Послать во все губернии по нескольку человек из школ математических, чтобы учить дворянских детей, приказного чина цифири и геометрии, и положить штраф такой, что невольно будет жениться, пока сего выучится. И для того о том к архиереям послать, дабы памятей венчальных не давали без соизволения тех, которым школы приказаны».
[b][color=#800000]В переводе с канцелярита XVIII столетия на современный язык, выйдет следующее. Дворянским отпрыскам полагалось овладеть хотя бы основами точных наук. Кто того не желает, не сможет создать семью. Во всяком случае, законную — присланные из математических школ учителя-надзиратели получали власть даже над Церковью. Если кто вдруг захочет венчаться, изволь сдать экзамен, а без того и архиерей не повенчает. Короче, хочешь жениться — изволь учиться.[/color][/b]
Причины, которые побудили Петра I пойти на такой рискованный шаг, способный вызвать массовый ропот, а то и протест среди благородного сословия, были довольно весомы. Вот уже пятнадцатый год идёт Северная война. Конечно, после победы при Лесной, и тем более после триумфа Полтавы, дела у России вроде бы неплохи. Но именно что «вроде бы». Начала сказываться усталость бегуна, не вполне привыкшего к длинным дистанциям. Да, раньше России тоже приходилось вести длительные войны. Но, во-первых, та же Ливонская война 1558-1582 гг. окончилась для нас неудачей. Во-вторых, и в ней, и в Русско-польской войне 1654-1667 гг. действовали всё же другие силы и другие армии.
Северная война — первая для нас кампания мануфактурного периода. С армией нового образца, оснащенной оружием массового производства, и, главное, укомплектованной профессионалами.
А вот с этим у России были проблемы. Положим, к 1714 году производство чугуна, железа и своего огнестрельного армейского оружия худо-бедно наладили, и от заграничных поставок уже не зависели. Положим, рядовых, благодаря рекрутской системе, можно было набирать хоть каждый год, восполняя тем самым внушительные потери — и чисто военные, и медицинские. А как быть с младшим и средним командным составом? Требования к офицерству периода мануфактурных войн были заметно выше, чем в предыдущие периоды.
И этого самого младшего и среднего комсостава нужно было много. Государство и армию терзал ужасающий кадровый голод. Страна ввязалась в войну, будучи к ней абсолютно неподготовленной. Все механизмы ведения современной войны приходилось создавать с нуля. Это была чистая импровизация. Но импровизация по-петровски гениальная, парадоксальная и жёсткая. А, главное, продуманная как минимум на пару поколений вперёд. Разумеется, люди в этой импровизации рассматривались как расходный материал — здесь строго учитывалось, что возраст годности для несения «государевой службы» составляет для дворянских отпрысков 15 лет.
Спустя два месяца после знаменитой и позорной для русского оружия «конфузии» под Нарвой в ноябре 1700 г. Пётр предпринимает единственно разумный ход. В январе 1701 г. выходит его Указ: «Великий государь, Царь и Великий князь Пётр Алексеевич указал именным своим повелением быть математических и навигацких наук учению». С важным добавлением: «Сия навигацкая школа нужна не только к морскому ходу, но и к артиллерии, и инженерству».
Проходит тринадцать лет. Появляется тот самый Указ от 20 января 1714 г. С тем расчётом, что за пару годиков выпускники той самой Навигацкой школы сумеют поднатаскать дворянских детишек, которым скоро приходит пора вступать в «государеву службу». Всё логично и предельно понятно. А, главное, система сработала штатно. Тех, кто думал быстренько жениться, обзавестись хозяйством и получить отсрочку, царь-плотник вместо суженой повенчал с адицией, субстракцией, мультипликацией и дивизией. Именно так в те времена назывались основные правила арифметики — сложение, вычитание, умножение и деление.
[b][size=150]Дать мзды, но порадеть родному человечку - как боролся с коррупцией Пётр I.[/size][/b]
[img]https://images.aif.ru/015/893/c73452785422c2e7895d9261b79cb828.jpg [/img]
[b]24 декабря 1714 г. из канцелярии Петра I вышел именной Его Величества Указ «О воспрещении взяток и посулов и о наказании за оное». Начинался он со слов, которые любой гражданин нашего государства может совершенно спокойно отнести к своему времени: «Понеже многие лихоимства умножились...»[/b]
Вообще же этот Указ, имевший силу закона, был строг и немилостив: «Дабы впредь плутам, которые стараются несытость свою исполнять, никаких отговорок не было, запрещается всем чинам, которые у дел приставлены великих и малых, какое бы звание ни имели, посулов и денег, собираемых с народа, брать, кроме жалованья государева. А кто дерзнёт сие учинить, тот весьма жестоко на теле наказан, всего имения лишен, шельмован, и из числа добрых людей извержен, или смертию казнён будет».
Интереснее всего, что ничего особенного в факте появления такого строгого закона найти нельзя. Он был настолько не первым и не единственным, что запросто мог бы потеряться среди прочих антикоррупционных актов, которыми переполнены отечественные архивы. Собственно, коррупция ограничивалась уже в самом раннем своде законов нашего государства — Русской Правде. Покон вирный — акт, регулирующий отношения населения с вирником, то есть человеком, ответственным за собирание штрафов. Население обязано было кормить самого вирника: «Кур по двое на день и хлеба, сколько могут изъясти», и его коней: «Коня 4 поставити и сути на рот, сколько могут зобати». Но сверх того брать что-либо воспрещалось категорически, особенно на продажу.
Повторим — подобных актов хватает. Однако петровский Указ стоит среди них наособицу. В кои-то веки исполнение антикоррупционного закона не пускалось на самотёк. А возлагалось на специально созданный аппарат. В 1711 г. учредили Фискальную службу, назначение которой состояло в том, чтобы «над всеми делами тайно надсматривать и проведывать про неправый суд, также неправый сбор казны и прочего».
О том, какое внимание царь-плотник уделял этой службе, ярче прочего говорит его письмо из Парижа от 16 апреля 1717 года: «Также и в таких делах, о которых фискалы будут доносить, чтобы немедленная инквизиция была и экзекуция». Словом, «гарант самодержавия» реально, а не для отвода глаз, брал дело на свой царский контроль.
Сейчас само слово «фискал» имеет явно оскорбительный оттенок. Дескать, стукач, доносчик, и вообще редкая .. На самом деле тот, кто в этом уверен, всего лишь повторяет злые слова раздражённых недобросовестных чиновников эпохи Петра I, которым фискалы реально прищемили хвост и стали поперёк горла.
Открытые сетевые энциклопедии очень любят приводить заведомо предвзятые цитаты. Например, вот эту: «Фискалы пользовались мрачной репутацией во всех слоях населения и вызывали повсеместное недовольство в России».
Однако столоначальник Архива Министерства юстиции, а по совместительству — виднейший историк русского права Сергей Петровский считал иначе: «Фискалы в те годы явились для бедных и угнетённых единственным щитом и единственной оградой против их притеснителей».
Словом, народ, как и сейчас, требовал показательных казней чиновных воров и взяточников. Благо, теперь было с кого требовать. И новая служба не подвела. Начав с чиновников рангом помельче, обер-фискал Алексей Нестеров к 1715 г. раскрутил и довёл до конца грандиозное «подрядное дело», фигуранты которого обвинялись в до боли знакомых вещах. Например, в том, что поставляли российской гвардии продукты и обмундирование по завышенным ценам, отправляя уворованные деньги в заграничные банки.
Результат был ярким и красочным, а, главное, публичным. «И приведши их на площадь, где положена была плаха и топор, объявлен указ: сенаторам двум, Василию Апухтину и Григорию Волконскому за то, что они под чужими именами подряжались поставлять провиант, и брали дорогую цену, и тем народу причинили тягость, указано их казнить смертию. Однако от смерти свобожены, только за лживую их присягу обожжены языки им калёным железом, и имение их всё взято на государя».
Другое дело, что в отношении совсем уже близких к трону и «главной семье» чиновников система, в целом работая штатно, стала всё-таки давать сбои. Фискальной службой были раскручены дела в отношении 14 высших государственных чиновников. Осуждено по ним было только два человека. Да и то по-разному.
Скажем, всесильного губернатора Сибири Матвея Гагарина за вымогательства, занижение доходов губернии, взятки и присвоение казённых средств, в 1719 г. всё-таки сняли с должности. А в 1721 г. и вовсе казнили — повесили под звуки оркестра и фейерверк. Виселицу же, с разлагающимся трупом, в назидание остальным, возили по разным местам в течение нескольких лет.
Зато Григорию Чернышёву, обер-штер-кригскомиссару флота, повезло гораздо больше. Он опять-таки обвинялся в чём-то до боли знакомом. Например, в том, что для строительства личного дома воровал казённый лес, а также использовал на этом строительстве подведомственных ему солдат и одолженных на стороне каторжан. Вина его была доказана, и Чернышёву грозило лишение воинского звания и ссылка с полной конфискацией имущества.
Однако приговор был обжалован самим Петром. Чернышёв отделался арестом на 5 суток и штрафом в размере 372 рублей. А разгадка проста. И укладывается в бессмертное грибоедовское: «Ну как не порадеть родному человечку». Чернышёв на заре своей карьеры был личным денщиком царя. А его жена, Авдотья Ивановна, была официальной фавориткой того же царя. Действительно, своих бросать как-то даже неловко.
Вот так вот, мало-помалу, хорошее и разумное начинание, которое уже стало давать реальные результаты, поработало на холостом ходу, а потом и вовсе прекратило быть. Потому что — зачем? Зачем стараться, если «гарант самодержавия» своих не сдаёт?
[b][size=150]«Кроме золота, ничего не любит». [/size][/b]
[b][color=#800000] «У него истинно золотая душа: кроме золота, ничего не любит», - злословили недоброжелатели про генерал-прокурора Никиту Юрьевича Трубецкого. Повесив на него ярлык отпетого мздоимца, они за спиной называли его не иначе как генерал-вором. При встречах же низко кланялись и расплывались в льстивых улыбках. Никто не хотел попасть к нему в немилость - ибо знали, что князь Трубецкой «зело мстителен» и на краю земли отыщет.[/color][/b]
[img]https://static1-repo.aif.ru/1/61/393556/b02362d70338940058ef5d3c4c4c9a43.jpg [/img]
[b]Никита Юрьевич Трубецкой. [/b]
Впрочем, характеристики сановному вельможе давали многие его современники. И они были весьма противоречивы. Близкий приятель Трубецкого посол России в Париже и поэт Антиох Кантемир, посвятив ему седьмую сатиру, писал о Трубецком, что «он с нравом честным, тихим соединял совесть чистую». При этом недолюбливавший Никиту Юрьевича князь Щербатов отмечал умение Трубецкого «необыкновенно искусно льстить государыне». Он также считал его «пронырливым, злым и мстительным».
Но как бы там ни было, Трубецкой был человеком весьма незаурядным. Императрица Елизавета Петровна, естественно, всё это знала, но тем не менее, впрочем, как и её покойный батюшка Пётр Великий, благоволила и доверяла Никите Юрьевичу. Самые неожиданные поручения давала государыня ему, и он всегда их исправно выполнял. Не раз по её воле по делам особо важным приходилось князю суд вершить. И был он всегда судьёй строгим и беспощадным. Причём не только к далёким от него людям, но и даже к тем, кто способствовал его возвышению. Особенно наглядно проявились эти качества Трубецкого во время процесса по делу генерал-фельдмаршала графа Христофора Антоновича Миниха.
«Зело конфузно»
Надо сказать, Миних и Трубецкой прекрасно знали друг друга. Во время Турецкой кампании 1735-1739 гг. первый командовал армией, а второй в звании генерал-кригскомиссара заведовал снабжением. Своё дело Трубецкой провалил - во время осады Очакова русские войска голодали, половина солдат так и умерли в Крыму, хотя город взяли. Никите Юрьевичу грозил суд за нерасторопность и растрату казённых денег, но Миних выгородил своего кригскомиссара, охарактеризовав как «человека прилежного».
Однако вскоре после неудачных интриг Миних попал в опалу, а потом и под суд. Председателем комиссии, которая судила «в несчастье впавших министров» (кроме Миниха не повезло графу Остерману, руководившему внешней политикой, и вице-канцлеру Головкину), был поставлен генерал-прокурор Никита Юрьевич Трубецкой. Он старался всемерно услужить императрице, дело вёл нарочито строго, называя обвиняемых министров не иначе как «государственными злодеями».
[img]https://static1-repo.aif.ru/1/3e/393555/40fbf960e65f827095cead12f952f380.jpg [/img]
[b]Миних в 1765 году. [/b]
Во время следствия князь лично допрашивал обвиняемых, в том числе и фельдмаршала Миниха. Среди вопросов, заданных Миниху Трубецким, некоторые относились к минувшей военной кампании.
- Чем ты можешь оправдаться в большой трате людей? - спросил Трубецкой.
- Продолжай, Никита Юрьевич, читай мне и другие вопросные пункты, я на все вдруг и отвечу, - проговорил фельдмаршал.
Генерал-прокурору ничего другого не оставалось, как зачитать все вопросы. Граф Миних подробно ответил на них, причём всегда делал ссылки на документы и донесения, хранившиеся в архиве Военной коллегии. И, как бы подытоживая, завершил:
- Во всём этом буду отвечать перед судом Всевышнего. Там, конечно, оправдание моё будет лучше принято.
Потом, немного помолчав, фельдмаршал с горечью добавил:
- В одном только внутренне себя упрекаю: зачем не повесил тебя, когда ты занимал должность генерал-кригскомиссара во время Турецкой войны и был обличён в хищении казённых денег? Вот этого я себе не прощу до самой смерти. И это моя единственная вина!
По этому делу, которое, конечно же, было политическим, следствие велось предвзято и необъективно. Обвинительный акт был составлен, даже по выражению самих следователей, «зело тёмно и конфузно», что не помешало Трубецкому, начисто позабыв своё прошлое, заседать в комиссии, как отмечали современники, «со смелым судейским видом».
На свободу с чистой совестью
Фельдмаршал Миних был приговорён к смертной казни. По свидетельству очевидцев, покоритель Очакова поднялся на лобное место, окружённое шестью тысячами гвардейцев, в красном плаще, ласково поприветствовал этих свидетелей своей славы, равнодушно выслушал смертный приговор, а вслед за этим и сообщение об освобождении от казни и ссылке в Сибирь.
Граф Миних пробыл в ссылке 20 лет. Отбывал он её в Тобольской губернии в захолустном городе Пелым. К постигшему его несчастью Миних отнёсся философски. Он был уравновешен и спокоен, вёл домашнее хозяйство, разводил скот, учил детей местных жителей грамоте, в частности математике. И только после воцарения Петра III ему было разрешено покинуть этот каторжный край.
[b][size=150]Что грозило казнокрадам в царские времена?[/size][/b]
[img]https://static1-repo.aif.ru/1/a9/480177/ebdd79efc11d2714f165cfb3887f2bb1.jpg [/img]
[b]Репродукция миниатюры «Казнь боярина» из рукописи «Жизнь Сергия Радонежского».[/b]
— Примерно то же, что и сейчас, — похоже, это отличительная черта нашей государственности. Скажем, при Петре I взятка любого уровня по закону каралась смертью. На деле же знаменитый казнокрад Алексашка Меншиков находился под следствием 13 лет и отделался только ссылкой. Впрочем, бывали примеры «показательной порки». Так, по свидетельству англичанина Флетчера, царь Иван Грозный устроил публичную казнь одного мздоимца. Вина подсудимого состояла в том, что он принял жареного гуся, начинённого монетами. Пытка и смерть сопровождались «ласковыми» словами царя: «Вкусно ли гусиное мясо?» А отец Петра, Алексей Михайлович, предпочёл выдать судью земского приказа (министра юстиции) Леонтия Плещеева московским людям, которых тот обирал. Они размозжили ему голову камнями, отрубили её, насадили на кол, пропитали водкой и сожгли.