Мобильная версия
Здесь достоверным и доказательным можно считать лишь то, что в середине мая 1937 года на столе у Сталина действительно появилось досье на Тухачевского, которое в результате специально организованной (или же несанкционированной) утечки информации из спецслужб Гитлера стало достоянием сначала МИД Чехословакии, а потом и СССР. В нем, в частности, содержались записи бесед немецких офицеров с представителями советского командования, в том числе Тухачевским. А также письмо Тухачевского немецким единомышленникам, где речь шла о стремлении избавиться от опеки партийного аппарата и захватить в свои руки государственную власть. Сторонники этой версии считают, что досье в результате очень тонкой операции гитлеровских спецслужб было подсунуто Сталину. Цель: спровоцировать его на массовые репрессии в офицерской среде.
Другая версия была сформулирована в западной прессе еще в 1937 году: заговор военных действительно существовал, но был направлен не против Советской власти, а лично против Сталина. Уголовное дело Тухачевского, в нем сколь-нибудь серьезных подтверждений антисталинской версии не нашлось. Первое письменное заявление маршала после ареста датировано 26 мая 1937 года. Он писал народному комиссару внутренних дел Ежову: «Будучи арестован 22-го мая, прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа. Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузов, Примаков, Путна и другие(?), о чем подробно покажу дополнительно». На допросе у наркома внутренних дел Тухачевский рассказывал: «Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным; с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда ездил в Германию на учения и маневры… При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым (сын Л.Д. Троцкого)». Не ставлю своей задачей ответить на вопрос, что Тухачевский писал и говорил искренне, а что «выколотили» из него в НКВД. Речь о другом. В его свидетельствах нет и намека на антисталинский характер заговора, мнимого или действительно имевшего место.
Третья версия в какой-то степени объединяет предыдущие, но ставит во главу угла коварство Сталина. В соответствии с ней досье на Тухачевского родилось в стенах НКВД, было подброшено немецким спецслужбам в надежде на то, что они, заинтересованные в «обезглавливании» Красной Армии, подыграют Сталину и помогут ему расправиться с троцкистской пятой колонной в армии перед тяжелейшей войной».
Следствие по делу о военно-политическом заговоре 1937 года большая и отдельная тема. Принято считать что будто обвиняемых пытали и принуждали к даче показаний. Но так ли то? Большинство обвиняемых "кололись" довольно быстро ,выкладывая множество имен подельников. Вы спросите почему, ведь они сами досконально знали СИСТЕМУ, даже если ты СВЯТОЙ за тобой НКВД найдет грешки, а если не согласишься на сотрудничество со следствием посадят стариков родителей, жену, детей найдут больное место. Чем дольше запираешься тем больше скрываешь!
Тухачевский раскололся практически сразу же - первый допрос он все отрицал, но сознался после очных ставок с Путной,Фельдманом и Эйдманом (как только на них взглянул).Его просто пытать то было некогда, тем более что его признание написано в виде аналитической статьи, аккуратно и без помарок...(конечно сами написали и подшили, что графолог разбирался писал собственноручно Тухачевский или не писал).
Это лишний раз говорит что его не пытали (это не о чем не говорит, сломить человека можно десятком способов) и более того были те кого не удалось заставить признать свою вину например комкор Василенко не признался и никого не выдал. Следствие так и не смогли найти ключ чтобы расколоть комкора (таких людей мало и вину само НКВД в отношении Василенко не могло сформулировать - кроме как Английский шпион).
Комдив Шмидт(арестован в 1936 г.) признался только спустя 1,5 месяца и практически не назвал никаких фамилий несмотря на стремление следствия выведать как можно больше имён.
СЛЕДОВАТЕЛЬ
Самым прославленным и удачливым следователем Ежова считался Ушаков (Ушиминский). В 1937 году Ушакову был 41 год (1896-1938, чл. партии с 1930). Он родился в Киевской области, в еврейской семье. Его близких хорошо знал один из братьев Л. Кагановича, что очень способствовало карьере членов семьи.Участвовал в Гражданской войне. Командуя ротой под Нарвой, получил ранение в руку (1918). Работал в особом отделе ЧК, долго являлся тайным сотрудником. С 1930 года — в кадрах ОГПУ-НКВД. Когда Леплевский, видный работник ОГПУ, перебрался из Киева в Москву (он был назначен начальником Особого отдела), как доверенный сотрудник, переехал туда с ним (декабрь 1936). Стоит отметить что Леплевский и Ушаков оба были людьми Л. Кагановича - главного ястреба. Блестяще знал все виды оппозиционных кругов, в том числе и военных, так как долго вращался в них по заданию своего начальства. Его уровень был — командиры дивизий и начальники военных округов. Допросы Тухачевского вел уже в чине капитана. За образцовое выполнение важнейших заданий имел награды (орден Красного Знамени, орден Ленина).
На предварительном следствии Ушаков старался «не за страх, а за совесть». Перелопачивая громадный материал показаний, он напоминал охотничью собаку, которая стремительно бежит по следу, боясь потерять его. Позже, сам находясь в положении подсудимого, с гордостью подчеркивал свои заслуги перед руководством страны: «Я восстановил Якира. Вернул его к прежним признательным показаниям, а Глебов был отстранен от дальнейшего участия в следствии. Мне дали допрашивать Тухачевского, который уже 26 мая сознался у меня. Я, почти не ложась спать, вытаскивал от него побольше фактов, побольше заговорщиков».
Тухачевский, по словам Ушакова, дал показания 26 мая. Б. Викторов это изумительно интересное место даже не комментирует. А ведь оно исключительно ценно. Почему? Да потому, что маршал был арестован в Куйбышеве 22 мая. Неизвестно точно, устраивали ли ему первый допрос в Куйбышеве. Но весьма вероятно. Допрос на месте имел свои преимущества. Во-первых, все свидетели его поведения за время пребывания в Куйбышеве находились под рукой. Во-вторых, можно было использовать эффект ареста («Меня, маршала, арестовали! Все! Крышка»).
В первые часы ареста Тухачевский не выработал плана защиты на допросе, не знал еще, чем располагает следствие, и мог действовать лишь в духе вполне понятного, голословного отрицания. В день ареста Тухачевский находился в самом психологически неустойчивом положении —происходил переход от великого почета к его утрате. Для следствия важно было получить от него первые показания еще до возвращения в Москву, до того, как о его аресте станет известно в столице, в Наркомате обороны, в Политуправлении РККА. Такую новость удержать в секрете было невозможно...
И никто не сомневался, что из Куйбышева, от сторонников Тухачевского, сразу последуют секретные кодовые звонки в разные стороны —другим виднейшим сторонникам оппозиции. Но непонятно, почему Сталину, Ежову и Вышинскому нужны были сразу признательные показания? Почему они не могли 3-4 дня подождать? У них имелось времени достаточно: они являлись несомненными победителями, сидели крепко, им некого было бояться. Ведь новым командующим в Московском военном округе фактически уже стал свой человек —знаменитый глава Первой конной армии — маршал С. Буденный. Во-вторых, конечно, могло быть и так, что арестованных в первые дни не допрашивали по психологическим соображениям: давали подумать, вели с ними лишь небольшие разъяснительные беседы, убеждая покаяться. В конце концов —устраивать допрос сразу или через несколько дней —это вопрос лишь следственной тактики, которая всегда меняется в зависимости от личности подсудимого. Гораздо важнее было сделать так, чтобы «задержанный» сам рвался на допрос! В-третьих, арестованные, по крайней мере часть их, несомненно, давали первые показания еще до привоза их в Москву. Поэтому торопиться с новыми допросами не было необходимости, требовалось осмыслить полученные данные и проверить их (для чего, смысл только один в покорности РККА ЦК ВКПБ и Секретарю ЦК лично Сталину).
ТЕЗИС О ПЫТКАХ НЕ ИМЕЕТ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ
Пытки бывают разные, даже сам допрос является пыткой, а если его умело вести подследственный может попасть в психушку после двух трех суток непрерывных допросов.«Мне дали допрашивать Тухачевского, который уже с 26 мая сознался у меня. Я, почти не ложась спать (это не пытки- конвейер), вытаскивал от них (Тухачевского и Якира.) побольше фактов, побольше заговорщиков. Даже в день процесса я отобрал от Тухачевского дополнительные показания об участии в заговоре Апанасенко и других». «Вызвал Фельдмана в кабинет, заперся с ним в кабинете, и к вечеру 19 мая (т.е. всего через три дня после ареста.) Фельдман написал заявление о заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и других». Эти примеры мало убедительны. Пятна крови могли появиться на протоколах самым банальным и случайным образом: следователь чинил карандаш и случайно порезался, у него самого от яростного раздражения и душевного напряжения вдруг пошла носом кровь.
А могло быть и так, что эти пятна заинтересованное лицо «посадило» на бумагу много позже.То, что следователь на 8 часов заперся с Фельдманом в кабинете для разговора о его тайной деятельности, а к вечеру он написал заявление «о заговоре с участием Тухачевского, Якира, Уборевича и других» (чем это не самооговор довести материал следствия до сущей - полной белиберды - Сталина хотел отравить сам Джугашвили).
Это еще не доказательство, что он его там избивал резиновой дубинкой или чем-нибудь подобным. Да и вряд ли Фельдман выдержал бы восемь часов избиений. Сама длительность допроса говорит как раз об обратном: следователь держался «в рамках», будучи опытным психологом, терпеливо убеждал, давал всякие обещания Яро поносил Тухачевского, как вполне изобличенного, вкрадчиво советовал подумать о себе и семье.
Тем более что Фельдман не признавался в течении 12 дней и признался только тогда когда увидел признание Тухачевского....до этого он стоял на своем (это называется психологическое давление на подследственного).
ПРИЗНАНИЕ ТУХАЧЕВСКОГО
Как сообщает Ушаков, Тухачевский признался на 2-м допросе и не после самого допроса...а после очных ставок. Сам Тухачевский на первом допросе 25 мая отрицал все, и с возмущением. Но после трех очных ставок решил изменить линию поведения. И уже 26 мая (!) пишет своему следователю Ушакову такую записку: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путна и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно и других лиц заговора». 26 же числа он пишет Ушакову показания на 6,5 страницах и заявление Ежову на одной странице. Показания двух свидетелей, Корка и Эйдемана, ему предоставили. Наркому НКВД бывший маршал писал: «Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа».
Итак, следствие получило от Тухачевского какие-то документы (вопрос какие документы - желанную липу - даже Бог обличающих документов при себе не держит - после прочтения сжечь). «Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и другие, о чем я подробно покажу дополнительно». На следующий день, 27 мая (еще до ареста Якира и Уборевича.), Тухачевский вновь обращается к Ушакову с письмом и просьбой: «Но так как мои преступления безмерно велики и подлы, поскольку я лично и организация, которую я возглавлял, занимались вредительством, диверсией, шпионажем и изменяли родине, я не мог стать на путь чистосердечного признания всех фактов. Прошу предоставить возможность продиктовать стенографистке, причем заверяю вас честным словом, что ни одного факта не утаю» (вызывает стенографистку - значит писать собственноручно уже не мог). Так Тухачевский признался в своей преступной деятельности.