Мобильная версия
Два друга Серго и Коба.
Посудите сами. В таких случаях как, например, самоубийство поэта Владимира Маяковского мы располагаем его предсмертной запиской; известен пистолет, из которого был произведен выстрел, найдены пуля и гильза; сохранилась окровавленная рубаха Маяковского с пулевым отверстием и так далее. Конечно, есть медицинское заключение и материалы уголовного расследования дела о самоубийстве (которые в последние 10-20 лет оспариваются некоторыми историками и литературоведами). Но, по крайней мере, нет никаких сомнений, что смерть Маяковского не была естественной, а наступила от пистолетного выстрела кто бы его ни произвел.
В деле о «самоубийстве» Орджоникидзе все иначе. Предсмертной записки никто не видел (и не исключено, что таковой никогда не было), наличие огнестрельного оружия у Орджоникидзе не установлено, не известен даже тип оружия, из которого был сделан выстрел (охотничье ружье? пистолет?), про пули и гильзы тоже нет сведений, ничего не известно и про окровавленную рубаху или продырявленный китель. Нет вообще никаких улик, а без них нельзя сказать, действительно ли Орджоникидзе погиб от пули. Здесь не поможет и эксгумация: тело Орджоникидзе было кремировано и с почестями захоронено в кремлевской стене.
Официальному заключению медиков — «смерть от паралича сердца» — никто не верит. Все говорят о насильственной смерти Серго, преимущественно, о самоубийстве. Вторая официальная версия была оглашена на ХХ съезде КПСС в «закрытом» докладе Хрущёва:
«Берия учинил также жестокую расправу над семьёй товарища Орджоникидзе. Почему? Потому что Орджоникидзе мешал Берия в осуществлении его коварных замыслов. Берия расчищал себе путь, избавляясь от всех людей, которые могли ему мешать. Орджоникидзе всегда был против Берия, о чём он говорил Сталину. Вместо того, чтобы разобраться и принять необходимые меры, Сталин допустил уничтожение брата Орджоникидзе, а самого Орджоникидзе довёл до такого состояния, что последний вынужден был застрелиться».
Оставим в стороне Берию, отметив только: в годы «оттепели» Хрущёв использовал любую возможность очернить своего бывшего соратника по партии. Для Истории важно знать другое: откуда Хрущев узнал о тайне гибели Серго? Как известно, в основу доклада был положен доклад специальной комиссии ЦК КПСС по установлению причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII съезде партии. Но ни в докладе Комиссии, ни в проекте доклада «О культе личности и его последствиях», подготовленном теми же авторами, — ничего о смерти Орджоникидзе не сообщалось. О самоубийстве было впервые было сказано в так называемых «диктовках» Хрущёва, предварявших его выступление на закрытом заседании в последний день работы ХХ съезда. Иначе говоря, вторая официальная версия восходит лично к Хрущеву. Остается только выяснить: откуда об этом узнал он сам?
Доклад лишь по иронии судьбы назван «закрытым» или «секретным»: в том же 1956-м году он «уплыл» на Запад и затем опубликован на многих языках мира, включая русский. Первая официальная публикация состоялась в годы горбачёвской «перестройки», но еще в хрущевское время на партийных собраниях устраивались читки доклада. Поэтому «секретным» доклад был лишь в воображении: в короткое время с ним познакомились миллионы людей.
Но в открытой советской печати о «самоубийстве» ничего не писали вплоть до 1961 года, когда все тот же Хрущев затронул ту же тему в своем «Заключительном слове» на ХХII съезде КПСС (27 октября 1961):
«Вспомним Серго Орджоникидзе. Мне пришлось участвовать в похоронах Орджоникидзе. Я верил сказанному тогда, что он скоропостижно скончался, так как мы знали, что у него было больное сердце. Значительно позднее, уже после войны я совершенно случайно узнал, что он покончил жизнь самоубийством… Товарищ Орджоникидзе видел, что он не может дальше работать со Сталиным, хотя раньше был одним из ближайших его друзей. Орджоникидзе занимал высокий пост в партии. Его знал и ценил Ленин, но обстановка сложилась так, что Орджоникидзе не мог уже дальше нормально работать и, чтобы не сталкиваться со Сталиным, не разделять ответственности за его злоупотребления властью, решил покончить жизнь самоубийством» (с.255).
Из «Заключительного Слова» изъят даже Берия: вся вина возложена на Сталина, на обстановку, которая сложилась вокруг Орджоникидзе под сталинским влиянием. Зато здесь кое-что проясняется: оказывается, что ещё в 1937-м Хрущёв не знал, не ведал о самоубийстве Орджоникидзе, что называется, ни сном, ни духом. Что ещё удивительнее — всё это несмотря на своё личное участие в комиссии по похоронам (под председательством Акулова). Источник сведений по-прежнему не назван, и только известно, что о случившемся стало известно после войны, то есть почти через 10 лет после таинственного ухода из жизни Серго. Наконец, в третий раз Хрущев затронул тему смерти в своих мемуарах. Их первый вариант был издан сначала на Западе, а четверть века спустя появилась их более полная русскоязычная версия. Оттуда узнаём еще больше, но его рассказ не столько раскрывает, сколько еще больше запутывают ситуацию:
«О смерти Орджоникидзе мне подробно рассказал Анастас Иванович Микоян, но значительно позже, после смерти Сталина. Он говорил, что перед его смертью (тот покончил с собой не в воскресенье, а в субботу или раньше) они очень долго ходили с Серго по Кремлю. Серго сказал, что дальше не может так жить, Сталин ему не верит, кадры, которые он подбирал, почти все уничтожены, бороться же со Сталиным он не может и жить так тоже больше не может. А правду я узнал совершенно случайно, причем во время войны. Я приехал с фронта. У Сталина на обеде, который тянулся целую ночь, видимо, я попал в ненормальное состояние. Вспомнил я вдруг о Серго, начал говорить о нем добрые слова: лишились мы такого человека, умного, хорошего, рано он умер, а мог бы еще и пожить, и поработать. Смотрю, сразу за столом такая реакция, как будто я сказал что-то неприличное. Правда, никто мне ничего не сказал, и такое, знаете ли, повисло молчание. Я это увидел, а потом, когда мы с Маленковым вышли, я говорю ему: - В чем дело? — А что, ты разве ничего не знаешь? — Да, о чем ты? — Ведь Серго-то не умер, а застрелился, Сталин его осуждает, а ты по-доброму сказал о нем, поэтому и возникла пауза, которую ты заметил. — В первый раз слышу! Вот так-так...».
Не касаясь пока сути рассказанного отметим, что никакими вещественными доказательствами, кроме устных сообщений, — иначе говоря, СЛУХОВ, пересказанных, если верить мемуаристу, сначала Маленковым и Микояном, а затем самим автором второй официальной версии, — у Хрущева нет и никогда не было. При таких шатких доказательствах и при отсутствии каких-либо улик любой из криминальных следователей в таком деле должен поставить точку. Здесь самое время вспомнить, что предсмертной записки никто не видел (и не исключено, что никогда не было), наличие огнестрельного оружия у Орджоникидзе не установлено, не известен даже тип оружия, из которого был сделан выстрел (охотничье ружье? пистолет?), про пули и гильзы тоже нет сведений, нет и ничего не известно про окровавленную рубаху или продырявленный китель. Нет вообще никаких улик, а без них нельзя сказать, действительно ли Орджоникидзе погиб от пули.
Совершенно здоровый товарищ Серго
Но у историков нет возможности допросить, например, Хрущева или Маленкова и узнать, какими сведениями из «первых рук» они располагают. Поэтому придется иметь дело с теми крохами, какие сохранились до наших дней. Но вопросов-претензий к версии Хрущёва от этого не убывает. Скажем, Хрущёв отмечает, что в годы войны Сталин-де пересмотрел своё отношение к Серго, и больше не относился к нему по-доброму. Но вот в 1941-м (самом, надо сказать, военном году) на экраны выходит кинофильм «Валерий Чкалов» (режиссёр М. Калатозов). Хорошо известно, что Сталин был придирчивым цензором. Фрагменты фильма с участием Михаила Геловани в роли Сталина сейчас не показывают, а эпизоды с участием Серго Орджоникидзе (Семен Межинский) можно увидеть, хотя удалить их из кинокартины не составляло труда как в 1941-м, так и в последующие годы.
Когда я впервые читал воспоминания Хрущева, его рассказ о том, как он узнал о самоубийстве Орджоникидзе сразу удивляет. «Вот, оказывается, какой удивительный человек Никита Сергеевич, — работал себе и никакие сплетни не собирал и не слушал». Причем ни Микоян, ни Маленков не участвовали в организации похорон, а Хрущев участвовал. Кому-кому, а к нему-то должны были стекаться, просто не могли не доходить какие-то намеки и нашептывания. Но не дошли. Конечно, задним числом можно сказать: дескать, и я такое слышал столько-то лет назад. Ничем такие заверения подтвердить нельзя; поэтому нас интересуют слухи, циркулировавшие возможно близко к событиям и поддающиеся датировке.
Яркий пример такого сборника всяких россказней - «Бюллетень оппозиции» Троцкого, где публиковались нелицеприятные для режима антисталинские версии. И там сразу отыскалось кое-что про Орджоникидзе: например, в июне 1938 года там была напечатана заметка корреспондента Троцкого «Бр.»