Мобильная версия
Альбом «История Государства Российского в изображениях державных его правителей с кратким пояснительным текстом». Рисунок В. П. Верещагина, 1896 г.
2 сентября 911 года, был заключён договор между Русью и Византией. Одна строчка из исторического справочника или учебника — скучная и постылая. Но это только на первый взгляд. Если этот день ещё не включён в реестр государственных праздников, то лишь по недосмотру.
Потому что именно тогда Русь стремительно, с низкого старта, ворвалась в клуб великих держав. И получила более чем достойное место в мировой истории, с которым уже не расставалась.
Сейчас всем известна непререкаемая истина информационного мира — чтобы какое-то явление состоялось, его обязательно должны показать по телевизору. Тысячу лет назад, разумеется, никакого телевидения не было и в помине, но суть вещей люди понимали не хуже нас с вами. Если о тебе не говорят, ты — пустое место. Ты можешь быть богат, силён, можешь разумно и лучше прочих устроить свою жизнь, но пока «схимник в келье единенной» не черкнёт о тебе хоть пару строчек, тебя, считай, что и нет вовсе.
Русский дебют
Руси в этом плане повезло дважды. Во-первых, с соседом, который, собственно, и определял мировой информационный фон. Восточная Римская империя, Византия — самое развитое и могучее государство обозримого мира. Можно сказать, центр цивилизации. Исходящие из Константинополя известия, особенно касающиеся его напрямую, очень быстро становились всеобщим достоянием. Влияли на заключение и расторжение союзов, развязывание и свёртывание войн, династические браки и передел границ. Иными словами, Константинополь делал погоду.
Но просто иметь под боком такого соседа мало. Нужно, чтобы он обратил на тебя внимание. И тут мы подбираемся к «во-вторых». Русь на самой заре своего существования заставила Византию пересмотреть привычную картину мира. Поход Руси на Константинополь в 860 году стал событием, о котором говорила вся Европа. Причём со страхом и трепетом, поскольку именно так о Руси отозвался главный идеолог, патриарх Фотий: «Народ, доселе не бравшийся в расчёт, народ безвестный — но получивший имя от похода на нас. Неприметный — но ставший значительным. Низменный и беспомощный — но взошедший на вершину блеска и богатства. Народ, варварский, имеющий дерзость оружием и от того чрезмерно возгордившийся, поднял руку на саму Ромейскую державу».
Спору нет — дебют Руси получился громким. Можно сказать, оглушительным. И вроде бы даже славным и лестным, во всяком случае, для нас. Но придирчивый взгляд обязательно нащупает здесь червоточинку. Да, отчётливо видна сила, богатство и блеск Руси. Однако пока что это сила и богатство варвара. Грубо говоря, гопника и нувориша. Его боятся, но презирают. И уж точно не считают равным себе. Примерно таков был тогда имидж Руси в глазах мира.
Равен императору
Но вот проходит смешной по историческим меркам срок — всего лишь полвека. И 2 сентября 911 года Русь внезапно выступает в принципиально ином качестве.
Свидетельством этому — текст того самого договора между князем Олегом и Византией. Читать его ничуть не менее увлекательно, чем смотреть какую-нибудь очередную «Игру престолов».
Причём с самого начала. Обычно там идёт стандартный обмен протокольными словами. Его пропускают, стремясь добраться до сути. И совершенно напрасно. Потому что именно в нём самая суть и есть. «Мы, императоры и князь, стремимся жить в мире и любви не только по слову, но по писанию и по клятве твёрдой». Простые слова. В чём же дело?
В том, что, согласно политической доктрине Византии, договор с варварами не заключался вообще. А если заключался, то был оказанием милости. Император как бы снисходил к униженным просьбам варваров, даруя им договор и оставляя за собой право в любой момент на него наплевать.
Здесь мы видим другое. Двустороннее равноправное соглашение, скреплённое клятвой. Причём византийцы клянутся Христом, а Русь — своими богами. Дело неслыханное. Мало того что императоры ставят каких-то северных гопников вровень с собой. Оказывается, клятва какими-то языческими божками теперь тоже признаётся мировой дипломатической практикой!
Внимание стоит обратить и на то, кем в Византии считали князя Олега. Греки, общаясь с неисчислимым множеством государств, давно уже выработали свой протокол обращения. Стандартом наименования варварского вождя было слово «архонт». В буквальном переводе — «начальник», «племенной вождь». Там, у себя, может, и большой человек. А для нас, императоров, — вообще никто, поскольку таких архонтов в каждой дюжине по двенадцать.
Этот стандарт был неколебим. Исключения сделали лишь для двух правителей Европы. «Светлым архонтом», то есть худо-бедно похожим на истинного владыку, в Византии признавали болгарского царя и императора франков. Это было обусловлено тем, что они всё-таки были христианами. В 911 г. в эту компанию попадает и русский князь Олег. Его, закоренелого язычника, тоже именуют «Светлый архонт». И тем самым приравнивают к императору франков — «Владыке Запада».
Поход Олега в Царьград по реке Днепр. Очерки событий из российской истории, сочинённые и гравированные профессором живописи Ф. Бруни.
Гуманность варвара
Дальнейшее содержание договора — реальный праздник души. Обычно обращают внимание на то, что греки обязываются беспрепятственно пускать русских купцов в Константинополь. Да ещё и позволять им торговать безданно-беспошлинно. А сверх того — содержать их за свой счёт в течение целого полугода. Спору нет, таких привилегий, больше похожих на контрибуцию, не удостаивался никто.
Но дело не только в этом. С простыми варварами, пусть даже и под давлением грубой силы, долгосрочные договоры заключать не получится по определению. Они пока ещё не доросли до понимания «чем государство богатеет и как живёт». С Русью, как выясняется, подобные договоры заключать можно.
И довольно сложные. Скажем, Олег специально оговаривал такие любопытные вещи, как статус купцов, потерпевших кораблекрушение. Настаивал на том, что умерший в Константинополе купец мог завещать наследство своим русским родственникам. Особо отмечал сыск уголовных преступников и их экстрадицию. И постоянно, всякий раз, в каждой статье, ссылался на следующее: «Как положено по закону и по покону языка нашего».
Здесь нужен перевод и расшифровка. «Язык» — народ, с этим понятно. «Закон» в терминах того времени — всего лишь обычай, неписаные представления о том, как положено поступать. А вот «покон» — уже закон в полном современном понимании. То есть статья какого-то записанного уложения. Документ, одним словом.
А это ни много ни мало — свидетельство того, что на Руси X века уже был свод письменных законов. Которые, кстати, как видно, признаются греками. То есть на международном уровне.
Законы эти, мало того что были, так ещё и серьёзно отличались от общеевропейских в сторону большей гуманности. Один небольшой пример. В Европе X века господствовало так называемое «береговое право», согласно которому корабль, потерпевший крушение, становился собственностью того, кто владел побережьем. Заметим — не только корабль, но и всё имущество. И даже выжившие люди — их вполне законно могли продать или держать у себя как рабов. Русский закон такого не позволял. Наоборот — предписывал оказывать помощь. А если возможно, починить корабль и, снабдив припасами, отправить купца дальше.
Князь Олег вынудил принять гуманный русский стандарт самую могучую державу современности. Конечно же, силой — она и тогда, и сейчас является самым главным аргументом в международных делах. Но сила, как говорил главный герой фильма «Брат», в правде. Конкретно — в праве. Ещё конкретнее — в русском праве. И торжество русского права было провозглашено больше тысячи лет назад.
Падение Киева.
«Как Юрий Долгорукий изменил судьбу Руси».
24 марта 1155 г. между двумя людьми состоялся эмоциональный обмен посланиями. «Мне отчина Киев, а не тебе!» — гласило первое. Ответ был униженным: «Не створи мне пакости, твой Киев». Итогом этой переписки стал захват Киевского престола князем Юрием Долгоруким.
Это было исполнение заветной мечты беспокойного князя. Венец его политических и военных предприятий. Главное дело жизни. Абсолютное торжество.
Север или Юг?
Которое в исторической перспективе внезапно оказалось пустяком. Незначительным эпизодом. Строчкой в летописях, которая интересна разве что самым дотошным любителям истории. Точно такой же была и ещё одна летописная строчка, от 4 апреля 1147 г. «Приди, брате, ко мне в Москов». В общем, тоже пустяк. Ничего не значащая крепостца. Собственно, и упоминалась Москва как пункт встречи двух князей, которые в этой лесной глуши Севера вынашивали планы похода на Юг.
Север и Юг — постоянное, вечное противостояние. Кто одолеет? За кем пойдут? За кем останется в грядущих веках даже само имя «Русь», «Россия»?
Юрий Долгорукий твёрдо знал, за кем. Для него, да и для многих окружающих, ответ был очевиден. Конечно, Юг. Конечно, Киев, мать городов русских. Князь стремился туда всю жизнь, дважды захватывал город и власть, и дважды был вынужден с ними расстаться. И вот, наконец, прочно сел на вожделенном престоле.
Завоёвывая Киев, он был дерзок и упрям. Обосновавшись и утвердившись там, явил, как пишут, «милость, разум и миролюбие» к своим бывшим соперникам. К врагу внешнему — напротив. С половцами, что по-прежнему угрожали киевским рубежам, обошёлся изощрённейшим образом. Один раз разбил, другой раз купил, в третий — обошёлся демонстрацией силы. Иными словами, сберегал Русь и свой престол как самый рачительный хозяин.
Ближайшее время показало, что труды князя были напрасными. По большому счёту, он был последним Великим князем, который управлял более или менее единой Золотой Русью со столицей в «славном Киеве». Её целостность трещала по швам, и только могучая воля северного завоевателя продлила существование этой легенды ещё на несколько лет. Когда князь умер, а это случилось в 1157 году, все его старания пошли прахом. Та же судьба ожидала и память о самом Юрии Долгоруком. Но вышла забавная коллизия.
Великий Князь Юрий Владимирович Долгорукий. Рисунок Василия Верещагина.
Временное и постоянное
Север он воспринимал как временное пристанище. Своего рода опорную базу для последующего триумфального броска на Юг. И база эта была явно недостаточной. Ростов Великий, Суздаль, Муром, Владимир на Клязьме — города древние и богатые. Но с блеском и великолепием Киева или Чернигова они в то время не могли тягаться и все вместе, и уж тем более по отдельности.
Базу необходимо было создавать. В такой нежеланной и ненужной, в общем-то, земле. Но приходилось. Хотя бы и через «не могу». Иначе не видать Киева.
В данном случае спорное утверждение «цель оправдывает средства» как нельзя более кстати. С одним уточнением. Цель оказалась ложной. А вот средства обеспечили Долгорукому видное и славное место в отечественной истории.
Он строил. Строил так много и такими темпами, что ему нет равных не то что среди современников, но и среди далёких потомков. В принципе, хватило бы и одной Москвы. Но есть ещё Переяславль-Залесский, Юрьев-Польский, Дмитров, Кснятин — это те города, бесспорным основателем которых является Юрий Долгорукий. Чуть больше сомнений вызывает его участие в основании Костромы, Галича, Звенигорода, Городца, Гороховца, Твери.
Памятник Долгорукому в Костроме.
С Москвой за пазухой
Строить — полдела. Эту базу нужно ещё было как-то заселять. Юрий Долгорукий и здесь проявил себя блестяще. Раздача ссуд и льгот, освобождение от зависимости и ещё целый ряд преференций обеспечили то, о чём сказал летописец: «И пределы его многими тысячами людей наполнились».
Откуда они шли? Да с того же Юга. Буквально через пару лет после смерти Юрия черниговский князь жаловался на то, что не может набрать в своей земле достойного войска: «Взял я город Чернигов с семью другими городами, а и то пусто — живут в них псари, да половцы».
Очень быстро вышло так, что та самая «опорная база» стала вполне самодостаточной территорией. Со своими традициями, святынями, военной силой, высокой культурой и претензиями. Наступала эпоха Руси Владимирской с маленькой Москвой за пазухой. Киевский престол уже не был нужен русским князьям. Сын Юрия Долгорукого, князь Андрей Боголюбский взял «мать городов русских» шутя. И не остался там. Ограбил до чёрного волоса и ушёл к себе. Примерно так с Киевом станут поступать самые разные люди на протяжении ближайших пяти столетий.